[Индантреновый синий]

13.07.2011 в 16:04

Пишет  Ivry:

эльфы vs гномы
(Фрагмент из книги Т.А. Шиппи "Путь в Средиземье", пер. с англ. А. Блейз.)


...приблизительно тем же путем Толкин шел в работе над образом гномов (карликов, dwarves ). Это также древнее слово, ср. древнеаглийское dweorth, древнеисландское dvergr, древневерхненемецкое twerg, готское *dvairgs и т.д. Долгое время подобные слова, по-видимому, смешивались с обозначениями эльфов, вследствие чего возникла изрядная путаница в связи с понятиями «светлых эльфов» (собственно эльфов), «черных эльфов» (гномов?) и «темных эльфов» (?). Толкин не забыл и о последних — они появляются в истории Эола в «Сильмариллионе». Но еще более интересно отразившееся в различных источниках некое смутное ощущение того, что с гномами — в отличие от эльфов — люди могли сосуществовать на равных, хотя их общение зачастую омрачалось враждой. В известной сказке (из собрания братьев Гримм) семеро гномов помогают Белоснежке, однако карлик из «Белоснежки и Краснозорьки» (также у братьев Гримм) очень богат, но при этом угрюм и неблагодарен. Гномы тесно ассоциируются с золотом и горным делом, а также часто фигурируют в сюжетах о нарушении уговора: скандинавский бог Локи проигрывает карлику свою голову, но отказывается платить по счету и отделывается хитроумной уверткой [1] в духе Порции [2]; у другого карлика, Андвари, тот же Локи отбирает все его сокровища вплоть до последнего (рокового) колечка, которое Андвари умоляет ему оставить [3]. «Inter uos nemo loquitur, nisi corde doloso», — вкладывает горькую истину в уста гнома создатель германской поэмы XI в. «Руодлиб»: «…среди вас [людей] ни единого нет, кто бы говорил, не тая в сердце обман. Вот почему никогда вам не обрести долгую жизнь…» [4]. И долголетие гномов, и связанный с ними мотив нарушения условий сделки нашли отражение в «Хоббите». Традиционным является и представление о том, что гномы живут «под горой». «Прорицание вельвы», знаменитая древнескандинавская поэма, повествующая о конце света, связывает цвергов (карликов) с камнем: «stynia dvergar fyr steindurom»: «цверги стонут за каменной дверью». Снорри Стурлусон (в своем роде северный Лайамон [5]) утверждает, что они «завелись <…> в земле, подобно червям», а его соотечественники-исландцы долгое время называли эхо «речью цвергов» (dvergmál). Соответствия между сочинениями, столь далекими друг от друга во времени и пространстве, как «Младшая Эдда» Снорри (Исландия, XIII в.) и «Сказки» братьев Гримм (Германия, XIX в.), в этом отношении поистине удивительны и даже, можно сказать, вызывающе наглядны, и Толкин отнюдь не первым обратил на это внимание: сами братья Гримм подметили, что подобные совпадения свидетельствуют о некоем «изначальном единстве», «des ursprünglichen Zusammenhangs». Zusammenhangs — «взаимосвязь». Во многом так же рассматривал все эти сюжеты и Толкин, и как бы мы ни интерпретировали данный феномен, сам по себе он не подлежит сомнению.
Однако существует еще один фактор, которому Толкин придавал огромное значение в работе над своими портретами эльфов и гномов, а именно — литературные произведения. Сколько бы он ни нашел и ни использовал перекрестных ссылок, все же наиболее пристальное внимание он, по-видимому, уделял некоторым отдельно взятым поэмам, сказкам, оборотам речи и образам, ложившимся в основу его представлений о целых народах или племенах. Пытаясь ответить на вопрос о том, какие именно это были произведения, мы, разумеется, можем лишь строить догадки, но я рискну предположить, что «ключевым источником» для толкиновских эльфов стало описание короля-охотника из «Сэра Орфео», а для гномов — предание о «Hjaðningavíg» («битве Хьяднингов»), «вечной битве», из «Младшей Эдды» Снорри. Из этих источников были взяты их «ключевые качества» — неуловимость и мстительность, соответственно.
Начнем с более простого — с легенды о «вечной битве», сюжет которой таков: жил-был конунг Хёгни, и была у него дочь Хильд. Когда отец отлучился из дому, дочь была похищена (по некоторым версиям, ее соблазнил искусный арфист) конунгом-пиратом по имени Хедин. Хёгни пустился в погоню и настиг их на острове Высокий, что из Оркнейских островов. Хильд попыталась примирить Хёгни с Хедином, предупредив отца, что похитивший ее конунг готов к бою. Но «сурово ответил Хёгни дочери». Когда два войска уже изготовились к битве, Хедин обратился к отцу девушки с более выгодным для того и более учтивым предложением мира. Но Хёгни отказался пойти на мировую: «Слишком поздно заговорил ты о мире, ибо я уже обнажил свой меч Наследство Даина, что сковали карлы. Всякий раз, когда его обнажают, он должен принести смерть, и рубит он всегда без промаха, и не заживает ни одна нанесенная им рана». Не устрашившись этой угрозы (как и подобало викингу), Хедин восклицает в ответ: «Добрым зову я тот меч, что верен хозяину», — и начинается битва. Каждый день воины вступают в бой, каждую ночь Хильд воскрешает убитых колдовством, и так будет продолжаться до конца света.
Это, очевидным образом, предание о неукротимой гордыне, пылающей ярким пламенем в сдержанных репликах персонажей; его поворотная точка — принятое Хёгни решение сражаться и отказ хотя бы задуматься о возможности выкупа; «объективный коррелят» этой гордыни и решения — меч Dáinsleif, «Наследство Даина», выкованный карлами (гномами) и не ведающий пощады. Практически тождествен ему меч Тирфинг из «Саги о Хейдреке», которую редактировал Кристофер Толкин: созданный гномами, прóклятый и беспощадный, становится причиной убийства между близкими родичами и горестного возгласа, которым завершается сага: «Никогда не забудется это; рок норн жесток». По-видимому, именно эти качества Толкин избрал и разработал как основные характеристики гномов. В «Хоббите» Торин Со Товарищи движимы не только жадностью, но и жаждой мести; в «Приложении А» к «Властелину Колец» центром истории гномов становится долгая и многотрудная месть Траина за Трора, а Даин Железная Пята — само воплощение стойкого, справедливого, ожесточенного и в чем-то несчастливого характера всей гномьей расы в толкиновском Средиземье. И, полагаю, мы вправе утверждать, что «вдохновение» в работе над портретом этой расы (в отличие от приложенной к делу «изобретательности» как более трудоемкого элемента) почерпнуто непосредственно у Снорри, из «битвы Хьяднингов» и от «меча Наследство Даина, что сковали карлы». Пользуясь собственным выражением Толкина, это и была «точка плавления воображения» («fusion-point of imagination»), которую, повстречав однажды, уже невозможно забыть.
Что касается эльфов, то для них точкой плавления или воспламенения стали, судя по всему, двадцать-тридцать строк из средневековой поэмы «Сэр Орфео», которая и сама по себе представляет поразительный образец творческой алхимии. По своему происхождению это всего лишь античная история Орфея и Эвридики, однако поэт XIV века (или, быть может, некий его забытый предшественник) внес в нее два радикальных изменения: во-первых, царство мертвых превратилось в страну эльфов, из которой приходит король эльфов и похищает даму Эвродис; во-вторых, сэр Орфео, в отличие от своего античного прототипа, добивается успеха и возвращает свою жену, победив короля эльфов силой музыки и благородства. Самый знаменитый и самобытный фрагмент поэмы — описание эльфов, которых то и дело замечает в глуши Орфео, безумный и нагой, скитающийся в поисках жены; при этом остается неясным, что перед ним — галлюцинации, призраки или реальные существа по ту сторону некой прозрачной преграды, прорваться за которую Орфео не в силах. Вот этот отрывок в переводе Толкина:

There often by him would he see,
when noon was hot on leaf and tree,
the king of Faery with his rout
came hunting in the woods about
with blowing far and crying dim,
and barking hounds that were with him;
yet never a beast they took nor slew,
and where they went he never knew…

(«И часто видел он / в полдень, когда горячий свет ложился на листву и деревья, / как король эльфов со своей свитой / выезжал на охоту в леса; / и слышались издалека пенье рога, и приглушенные кличи, / и лай гончих, что следовали за ним; / но ни разу они не затравили и не убили ни единого зверя, / и куда они исчезают, не ведал он…»)

Многие из этих намеков запали в душу Толкину: гулко поющие рога призрачного войска, что последует за Арагорном по «тропам мертвых»; «дальнее пенье рогов» той «великой охоты», что проезжает мимо притихших гномов в Сумрачном лесу («Хоббит»); и в том же «Хоббите» — образ свирепого, гордого, вспыльчивого и благородного короля эльфов, что бросает Торина в темницу, но в конечном счете поступает по справедливости даже с Бильбо. Но самые прочные из всех подобных ассоциаций — связь эльфов с дикой природой (которую, в глазах Толкина, подкрепляли такие англосаксонские сложные слова, как wood-elf — «лесной эльф», water-elf — «водяной эльф», sea-elf — «морской эльф» и многие другие) и с музыкой арфы, инструмента, с помощью которого сэр Орфео отвоевывает свою жену. Быть может, для Толкина оказалось значимым даже то, что в «Сэре Орфео» эльфы освободили и наградили своего соперника-арфиста за искусную игру, тогда как выкованный гномами меч Наследство Даина, по некоторым версиям предания о «битве Хьяднингов», обрекает Хьярранди (северного Орфея) не просто на смерть, но на бесконечно повторяющуюся гибель. В двух этих деталях сосредоточен весь конфликт двух рас, несовместимых как по характеру, так и по образу действия. Однако чем дальше мы заходим в рассмотрении того, как Толкин использовал в данном случае старинные тексты и фрагменты, тем очевиднее становится, с какой легкостью ему удавалось почувствовать, что за хаосом осколков древней поэзии Севера скрываются связность и смысл, — нужно только не жалеть усилий, и они отыщутся. Как писал Шекспир о другом Зачарованном Лесе, в котором человек здравомыслящий не увидит ничего особенного, —

Однако их рассказ об этой ночи,
Об их совместном извращенье мыслей
Свидетельствует больше, чем о грезах,
И вырастает в подлинное нечто;
Хоть это все и странно, и чудесно
(«Сон в летнюю ночь», V, I, пер. М. Лозинского).

Я вовсе не хочу сказать, что Толкину пришелся бы по сердцу этот уничижительный отзыв о «грезах», не говоря уже о пародии на эльфов, каковую являют собой Паутинка, Боб, Мотылек и Горчица. Однако Ник Моток не лишен некой близкой ему бравурности, и тем более знакомо Толкину чувство Ипполиты, что грезы эти «вырастают в подлинное нечто».


Примечания переводчика
[1] «Карлик хотел было отрубить Локи голову, но Локи сказал, что ему, мол, принадлежит голова, но не шея. Тогда карлик взял ремешок и нож и хотел проткнуть в губах у Локи дырки и зашить ему рот. Но нож никак не резал. Тогда он сказал, что тут лучше бы сгодилось шило его брата, и лишь помянул это шило, откуда ни возьмись, появилось шило и проткнуло Локи губы. Сшил он губы вместе, но Локи вырвал ремешок с мясом» (Младшая Эдда, 35).
[2]Порция — героиня пьесы У. Шекспира «Венецианский купец».
[3] «И когда они вошли в скалу, карлик вынес все золото, что у него было, и это было огромное богатство. Тут карлик смахнул себе под руку золотое колечко. Локи заметил это и велел отдать кольцо. Карлик молил не отнимать у него кольца, говоря, что это кольцо, если он сохранит его, снова умножит его богатство. Но Локи сказал, что он не должен оставлять себе ни крупицы золота, отнял кольцо и пошел. И тогда карлик сказал, что то кольцо будет стоить жизни всякому, кто им завладеет. Локи говорит, что это ему по душе, и добавляет, что может быть и сбудется это предсказание, если он донесет его до ушей тех, кто возьмет себе кольцо» («Младшая Эдда», 39).
[4] «Руодлиб» — германская поэма, написанная на латыни ок. 1050 г. В изложении истории жизни молодого героя сплавлены мотивы германской героической поэзии и эллинистических сказаний.
[5] Лайамон - английский монах и поэт (XII-XIII вв.), первым изложивший на английском языке легенды о короле Артуре; автор эпической поэмы "Брут" - стихотворного пересказа "Истории Британии" Гальфрида Монмутского.

annablaze.livejournal.com/8948.html